«От ног даже до главы несть целости…»
Ис. 1,6
I
Без трепета остывшие начала, не стынут на изгибах темных рек. Но от изгиба – грядущим перед желтой мостовой, не тонущей во мгле висячих древ, – к огню, что пламенем не ставший, тлеет пеплом, доносится не эхом, но – неуязвимой горной птицей.
Обителью, из устья – и к подгорним водам, -восстанут горы, восприявшие от сна; доколе бывшие туманом, очаг свой сложат, миражей пески – в зерцала окаймляя.
II
Не перед, но – к кому; а свиток – полон троп, что как истории, на вечности узле трепещут; о чем – молчат концы? Но без конца – руслом неисполненные струны, звонят не лирой – но мечом; у острия не сточат стали миражи.
Не у пустынь, – но за причалами, – умолкнет древо; у ствола – продольных нет колец.
Под осью – встанет, от поры закрытой книгой несмолчавши, – радость, лествиц престяжая спесь; величия нисходит опустевшее зело, снискавшее не милость, но – воззрений громогласные пороги.
Без памяти, моря не сыщут соли; но связанным клубком из паутин звенящих, воспрянет – окольцованное пиками, горное рассвета сновиденье.
И что – не сон, но сновиденье; но только шепотом ступает, – та неузнанная явь, что превосходит, только что воззревший ветер вдалеке; волной не оборвется море, но морем с гор – сорвется небосводец; он, потерявший солнца неупавшего кайму, горит уже не в золоте, но изумрудным бархатом земель.
По ним, неткущим рукава, не станут спущены под куполами – алые чаши; с невоспрокинутой зари, узорами уставшими склоняя век – до острия поры, доколе незаписанной через оскал и глину, – из лабиринтов, помнящих значений, стянутых в полотна подобно очагам неутонувшим, – окаменевшие столпы свечей, без дозволения от вечной скорби, – низвергая.
III
Величие – лишь призрак, на зерцалах соли закаляющий примнимое родство с самою медью, что звенит, но в пепле – догорает хворостом опавших у предельного, – несвязанных друг с другом, разнящихся в мелодиях тончайших сфер, – эпох.
По граням – мечутся эпохи; они – не знают оный нрав, окроме всей бытийности, что у веретена, – не смотря и в самое околице, – сочтет лишь нитью, сорок из узорчатых морей.
Под основанием, где у колодцев – не потугою к волевому гласу, направляя от обрывов горных скат беззвездочного поля, – спицы колесо не встанет поперек.
Рукав свободен – перед волны нетлеющим узором, содрогнувшимися пустынями мерцающим на ветрах, неопалимой бурею входящими – за тихий скрежет невыраженной памяти двери.
IV
От сферы – нет мелодии, доколе же тяжелый сталью плод гранатовых кустов не станет над ручьем шуметь, лесами камышовыми склоняя ветры – к стали, что легка в песке земном, золотясь порою; до века счет пурпурен, но от лазурных жемчугов – пустоты зреют; без дна – лишь по кайме ковша стекают слезы орошаемых созвездий.
К которому – пред вестью безочажной, звуки переложат струны, несведенные в едино; к которому – склонится васильковая роса, в очках впервые безучастных находя – рассвет, сгоревший до зарницы.
V
Ручьями, непоколебимо мечутся высоты,в пику – тем равнинам, что болью нераскатанной, все шепчут: мы знаем, прежде истока стелим мы – пороги знающего; не от него, но между тем, что всегда было обратно.
Черты – не сходятся в единую, стрел обрушенных зияющую нищей чернотой, – ось колеса.
Бежать – невпередиидущими путями, параллельно сотканными в веках звенящим нитям, из граненой пустоты туманностей обрушенных.
Свечой – не будет воск оплавлен; но не оплавится по зелени – тропа истопнанных у колыбели сновидений – жемчугом накатанным желаний.
А у мечты две грани, близ очей бездонных, –распаханные солнцем утонувшим русла поседевших рек,– и берега иссинне-черные, трепещущие пеплом под гремящими грозою небесами.
Они – низки поныне, и тяжелы их рукавицы; кувшинами склонившие соцветия свои, они росой – земле не предадут свой несклоненный свет.
VI
Неокаймленный – его утонет, невозведенный пьедестал к венчанным осям; однако – мраком только слово, может полниться поныне; но от туманности – к тиши, не превзойдут свой окольцованный исток в конце поры – неузнанные впредь, строки незавершенные.
Незавершенный – ищет середину; по центру – только спица близ осей.
Не приутихнет омут, в озерах отражений – сбиваясь шумными волнами; пороги – сыщут в трех темнотах, незавершенными замками стягая тайну хрусталя.
А в хрусталях – созвездий обращенные пустоты; в избитых лишерах вдоль книжного изгиба, чернила мечутся листами. У золотящихся страниц, шорох будет белоснежен; пурпурен будет их конец, но словом от финала – эпохой не случится, лоснящаяся сталь.
VII
История – момента неприемлет; она – писем полотно, которое не станет между миражей узором озарять взгляд, неизбежный, – до тех лишь пор, пока без страхов станет, сути неограненное зерно, очищенное от плевел.
О трёх впередлежащих гранях, свечи негаснущие, будут между строк у сгиба книжного – плоды, налитые хрустальным соком, алые головы к земле нижайшей, опрокинутой склонять.
В историях – лишь век, лишь смерти обращенное к срединности чело; но не к челам, чертой превосходящей, – мчится принцип колеса,чья ось от юга к северу, располагает лишь течением реки водоворотной; но не по руслу – в глубине утонет дно, в иссинне-черном цвете постигая птицею ширококрылой, – самый неуязвимый , узкий путь.
Как нитью из неткущего клубка, роса не будет поймана в разломе отражений; но зеркалам – лишь мечутся песков шумящие ветра; но ум – из сердца стелит тот порог, что к каменным высоким стенам путников не бросит; ведь их черты – не знают удали высоких, звенящих горним сводам, обратившись к ним утонувшим взором, – багрянистых морей, что небесами от пурпура, обращаются лишь в книжных строках; глиняным, по следу незаконченным сюжетом, лишь изначальное – избегнет искушений, между «до» и «никогда» искать то самое «доколе».
VIII
Но самый граненый – не знает ответа. Ведь ему прежде – лишь «до» неизведанно. А в чем же – треть золотого манускрипта, что не историей, – но буквицей заглавной, – встает в ряду алых жемчугов безвидным светом поля орошенного?
—
2024
