Молящимся истоком твердили жернова — оси непредначертанной историй покровов, высотами проложенной — от самих вершков до крайнего порога; так борьба двух непрохоженных путей извивалась песнью, зашедшейся с небес.
О чем гласят ступени неузнанных узлов — на покрове завязанных — образом расписанным в летописном своде? О чем стекают тени, с расчертанных материей, изображая вызов — основам самым — лет, сменяемых порою, единожды рассказанной в небесном покрове?
Но радостью дозволенной, огонь плодоносящий — принимает светом зарницы всполохи. Так, первой самой буквицей имени героев, которыми ступали — вечности обрывы, чудесные сады расхожих младших дней.
Так, узнавая удалью, дней старших преткновение таилось взорами — гаснущих в величии, звезд пламени хранящих — заповедью безвечной — давно сходящий свет.
То, словом отражения — звучала, извиваясь — гордости лоза — плодов перетекущих, в спелом пурпурном цвете — зерна обращая в острые вершки несказанных историй.
Но, заповедью первой — молчание хранилось, дней старших созидая спелые ручьи — раскидистых историй, в вечность упирая спелые родники.
Спелыми родниками — расходилось время — в беззвучном преткновении к первым из полотен, связью составляющих беззвездчатый покров.
Но, оросив огнями, небеса горели радостью вторжения лучшего из миров.
Узорами победными сверкали рукава — солнца восходящего, к востоку обращенного.
Так, времени последнего — догорали звуки — борясь за свою волю — с непокорным сердцем.
То пламени — неистово вспыхнули основы — дабы к неусыпаемой, безвечной песни радости, привести созвучие двух живых историй; к основам от концов.
***
Спелой тишиною.
Спелой тишиною рассказывало время о борьбе непройденных, двух путей окрайних; так, птицею высокой — вершины гор холодных — орошались пылью звездных островов.
Так, заводясь часами, стрелки уходили в бездну неисправленных, исхоженных путей.
То — первого желания было волей светлою: памятью нескованный поднять высокий взор.
Но, разом оглянувшись, неправильным звучанием — доносилась песнь расторженных веков.
Так, всполохом догорая, стены обрушались — вековые стены, из стали и гранита — разрывая сети гранатовой лозы.
То — радости начало, скрепляющее сердце; то — исступление золотом поверженных сетей — но золотом не стали, а недр поднебесных; то расходились годы, минутами искрясь.
Весной непокоренной
Весной непокоренной — расходился пламени нетлеющий очаг; он молчал — по истины прочтенных старших дней.
Обратными путями — не вопрошая веры — тропы непройденные замыкали круг.
То — радости признания — исчерпанные реки — наполняли вспять холодные ручьи; но сердцем согревая — сталью окаленные родники из недр вопрошающих глубин — радости признания восходило солнце.
Клинком, разящим пламя, воды непокорные — стремились горизонта связать узоры; бликами надежды, свободною рекою — отражали двух несказанных материй — безвечную борьбу.
Впередиликующие тайны — влекли с собою звезд неверное молчание; так, золотым венцом скрижали сердца — возвращали покровов концы — к положенным началам.
Весной непокоренной — уходили тени зимы — соспевшей вьюгой, застывшей звездою темною — на небесах.
Рассказанной порою
Рассказанной порою, росчерком пера, опустошив чернила — диск солнечной пыли — отражал восхода багряные покровы; то было словом первым, рассказанным — неузнанным, сомкнутым лицом.
Вперед всегдаспешащих — птиц сереброкрылых — разверзались омута тяжелые мосты; но, раз наступив на кромки желтой камень — ни разу не вернуться в момент нечаянный.
Предрекая вечности безвидное падение — доставая звездных тканей самые края — забытое молчание — силой возродится непровозглашенной; неровных покровов сияние неслышное — песнью обернется в радости верхов.
Верхов земных щедрот, мира неподобного — буквицей слепящей дальним маяком — сердце обожженное, закалится сталью; то — первое свершение рассказанной порою — к покинутой земле.
Открыв впередрасписанным, перечнем высоким — стихов неприложимых поверженный узор — сетью предпочтенной серебряных зеркал — неперелетная вершила свой призыв.
Рассказанная роскошь, щедротами прощенная — искажала карту покинутых небес.
Именем трепещущим взоры опуская, отступали ночи следы, что словно тени — забирали образ, представляя облик в цвете миражей.
Радостью рассказанной, пора звучала нитями — тончайших жемчугов.
Зарей, давно молчащей
Зарей, давно молчащей, уступало время — сети городов желтых мостовых; жизнь вдыхая силою поверженных ветров.
Так — нитями жемчужными, изящно вышитыми рукавами солнца — на вершине славы — блестело и таило время — чудеса.
Первым самым чудом, неназванной мечтою — серебрились волны ручьем разлитых рек.
То было — исступление — молчащее золою давно опавших листьев — гранатовых дерев.
Открытой радостью предвосхищалась — дверь в лучший, превзойденный, межеванный мир.
Незнающая сказок, прочтенная с небес — временем извечным проложена дорога — к вершине всех высот земного покрова.
Трепетом молчания, не рассказав историй — выходом с последней, ступени ограненной — встречал ветер широкий — солнца павший диск в иссинюю пустыню.
Но, орошая чащу стенающих грез, прекрасным иллюзиям уступая — лишь блеском жемчужных нитей — их сотни огней, небесами низкими — зажигали светом обращенных дней — диск луны, в падении — оставлял полет — лишенным пустоты.
Лишенным пустоты, вопрошая плод созревший — зерна истины — как бы не обернуться у порога тихого, поклонами высокими, изменив мотив!
Но, рассказав про видимость, среди туманных пиков — герой, прошедший поступью невозвратных неба образов — герою, лишь ступившему на сеть переплетений желтой мостовой — обрушит своей удалью, несчетные огни светил, граненых смелостью, стремлением — дойти.
Летописью обращенной.
Летописью обращенной, загораясь свечением, птицею высокой, пламя возгоралось — росчерком пера.
Опаленной златокрылой, незнающей восходов, тишина лежала, тайнами бликуя при солнечном луче — сталью он врезался в забытые узоры, разрывая сердца тоскующий порыв.
Дорогою, стремящей пики горных скал, в омуты — поклонами отсвечивали пену на волнах века непокорного.
Сомнения мотивов обрывала струны — неперелетная, высоких темных рек; сердцем возрожденным — огня метали искры — пламени неусыпаемого очага.
Рассказ высот, хранящих темное покрова — расшитыми серебряными нитями полотно; ложились его строки на близлежащий свод, сомкнутый внутри прощения скрижалью.
Но чистыми волнами, шуршащими под кровом лодки неустанной — радостью безмолвного свода — новоосновных буквиц — звучал восход пурпурный, межевавший море испытанных надежд.
Радостью принявши, испытуя время — росписью узоров жемчуга сетей — неплодоносящей песков иссиних, принося дары прочтенных младших дней.
Не зная слова второго, испытанного гордостью, от первого листа расчерченных щедрот — снимая блага необращенные, гроздьями плодов с гранатовой лозы.
Однако, только присказкой — все то, чем не покажется — пылью звездной на полотне из мрачных, скользящих вверх кружев — тем, чем не покажется, тем же и останется — в памяти с небес — разостланных коврами беззвучных, поклонами доставшими до горних высот — золотых колос.
Не трелью превзойденной, но радостью пропащей — замирало сердце, закрывшись от потока неузнанных лиц; ни с кем не говорящих, а слепо молчащих — поздних самых дней, ушедших за края земного покрова.
Знанием расхожим.
Знамением расхожим, радости смотрящего — диску не упавшего — свет дней непрочитанных, тени обращал пылью звезд окрайних, мрачных островов.
Незнающая времени — края богатых жемчугом — огней пурпурных миражей — раздувала искренность наполненных сосудов — пламя непокорное, в очаге своем шуршащее познанием, младшим дням пристанищем; героям вопрошающим — истины безвидный, совершенный свет.
Незнакомой тенью, историй нерассказанных конечной буквицей — всполох неисступленной, радости небереженной — не щадя границы полотна сердечных, непройденных путей — разрывал на тысячи серебряных огней — сети золотые, раскинутые прелестью миновавших рек — истоков плодовых лозы гранатовой.
Не зная восклицания, обсудив пороги необитых лестниц к глубинным покровам — вечно чистых жемчугом — герой без тени радости, ступал на сеть извилистых желтых мостовых — знанием прощенных — человеческим лицом.
Первой нисходящей, звездою непоклонной — улыбалось времени слепое острие; так, млечными путями, несло вперед рассказанных, ликом обретенных старших дней — дни еще не знавшие, узоры постижимые — истины, пленящей тысячью огней — серебряных полотен; что, неба составляя — просторы обозримые — венчали мира горнего беззвучный, совершенный свет.
Поступь непрочтенная.
Росписью морозных нитей — золотого, влекущего покрова — в дальних, пройденных истоками, завещанных начал; но радостью просящей, не теряя веры — солнце ограничив серебряным венцом — рек молочных устья, прочитанной историей — вели к самым основам кольцевой оси земного покрова.
Обналичив тенью, к востоку поспешащей — краем от края связавши — радости всех радостей — ночи безвидных и звучащих, огней неусыпаемого пламени — узоров неземных.
То, непрочтенной поступью — возводились грады — настороженных, молчащих, необличенных трепетом — желтых мостовых.
Не смутив пороги, рассказав о первой радости — ночей, день воспринявших — не стяжая крепостью, скрижалей живого сердца — первым из героев расступались тропы.
Тропы неизвечных, снегом опорошенных, воздетых временами младших дней — слагались в пламя — очагом надежды, верой неусыпаемой.
Так, непрочтенной поступью, таились эхом прежнего, века уступившего — стремились, к мира горнего — высотам безмолвным — дни; от начала — песнью, раскинутой вовне — звучащие — на столь многими исхоженной — бережной земле.
Начала воздающие
Смирением оброщенным, покрытое молчание — началом воздающим, не знающим прикрас — опускались солнц серебряные диски.
То радости прощенной, стелились небеса.
Началам воздающим, скрижалей сердца крепость — удерживала вьюги порыв спелых щедрот; досадою опустошенных, градов завывали ветры несвободные; обрушенных небес дожди не шли — в серебряный не возвратясь исток.
То — первым пламенем — начала воздающего; то — радостью поклонной венчались небеса.
Впередиидущих — светом кромешным догоняя — время расходилось — неузнанной, с небесной пурпурной глади — радостью огней — поверженной досады, щедро обрамляя — узорами расхоженными — непоклонный свет.
Листьями, опавшими золотой трухою — концы сводя к истокам — пески иссине-черной неплодоносящей — занимали бисером во мраке — образа времен, давно сердце оставивших, в огне неусыпаемом — без устали сгорев.
Градом необлещенным.
Градом необлещенным, скатывались реки, ручьями разливаясь в море черное; так, водами историй, поглощенных пламенем, искрами бросаясь — во мрак небесных швов меж двух полотен, сказанных в сердце возрожденном — историей одной.
Лететь впередиидущим, завязывая всполохом — грани небес опущенных — к пологу земной песни, невзрощенных плевел.
То, тихо озаряясь, трепетом, звенящим в темноте — одной серебряной жемчужиной — полумесяц гордый, расчищал дорогу — среди путей, испытанных удалью своей.
За ним, впередспешащим, травы непоклонные — новыми рядами, землю расстилали, обращая острые стали клинков — к безмолвному, медовому, просящему — месяцу огней.
Не обращенным временем, закрыв озер — ключи, шуршащие безмолвными водами родниковыми — береженным пламенем тайну закаляя — огонь неусыпаемый — вслед, градом необлещенным, возводил востока пурпурные края.
Истоками расшитые.
Вышними законами, обрамляя времени — широкие края — стуком непреложным, обернувши своды — историй, нерассказанных миражами дней — сила, неподвластная, белым широким знаменем — по ветру воплощая — солнечных огней поверженные блики — взлетела неперелетной, птицей — непокоренных дней.
Обернув востоком, багряные холмы — далеких полотна ночного островов — беззвездные истории, пиками стремящие, волю — к памяти своей — жемчуга сетей, распускали узы.
Дрожащей нитью памяти, протянутой насквозь живого сердца — обрушенных времен, несказанных историй — прощенного огня — лик первого героя взывал к холмов высоких, небесных остриев.
То было — преткновением расписанное — око заката невесомого, розовых тонов. Его безмолвной тенью, ночи не просящий — солнца диск высокий — уронял огни серебряных сетей — расхожего покрова.
За ним кружились птицами, кричащими в беззвездной — то в права вступали — миражи тишайших, песков иссине-черных — неплодоносящей, незнающей воли.
Горизонтом непологим.
Горизонтом непологим, временем прочтенным — розовых восходов, обращенных к недрам опрокинутых высот — лик превосходящей, светом путеводным, песнью пурпурных, полотен дней — прочтенных радостью иссушенных морей — звезда зари спускалась, рассыпая шелест — чуда — неисшитого жемчуга покровом.
Ответом — плод лозы гранатовой — налитый соком, преклоняясь к самой земле исхоженной — памяти упреки распуская в листьях — старой, неизученной, непройденной истории — претыкаясь с гранями непревосходимых дней — нависал над тенью, им же оставляемой — на тропе подгорней, незнающей героев неровной поступи.
Но, тихою листвою, оставленным потоком от золотой поры — оставленных щедрот — иссыхали гордости несчитанные страхи; так, оставляет сердцу — живой безвидный свет — горизонтом непологим, скрывающим окраин — острые верхи — борьба двух несплетенных полотен из беззвездной, прежде чем свободной — мерцающей иссиними песками неплодоносящей — несомкнутой ночи.
Расчеркнутое время.
Стрелкою времен, поющий — не взирая на гаснущего солнца стремящийся поток — лучами расходящийся у пик горних высот — герои исходили путей непройденных желтые мостовые — чтобы достать огня — не всполоха — неусыпаемое пламя.
Тем было — высокой радостью — буквиц первых историй — созвучие безвидное, небес опережающее рукава — к истоку золотых беззвездчатых сечений.
Ладьей — несогласованной с ветра направлением — пересекали водами, огни высот серебряных — золотой покров.
Не рассказав о памяти, покинувшей усталого, путника далекого, жемчугом прошитого пути — насмешкой солнца, бывшего — звездою невысокою — расчеркнутое время — стяжало берега несбывшихся надежд.
Несбывшихся по удали — дороги непрочтенной — тропами высокими ведущими с небес — огонь неусыпаемый, сталью превзойденной — к основам поднимающий златое острие; плодом лозы гранатовой — времени нестяжание — обращалось россыпью беззвездной тишины.
Рассказами предвестника.
Рассказами предвестника, звездою обоженною — время извлекало мира горнего вершки; так, отражая верою, мчалась тройка дальняя, гривой непоклонной рассыпая пыли звездной миражи.
Радости от радостей, возвещая белою — песнью высокою — тени опаляли хвостами пламени — сердце еще живое, но не обагренное.
Открытым родником, переобращенным почестью единственной — дальним очагам — журчали реки стали, берегов молочных — утаенных буквиц первых имен — героев невоспетых.
Искрами метающий — в самые озера поздних ледников края высокие — света неподобные всполохи — клинок из стали, и кружев узора — непройденных троп желтого покрова.
Героям исхоженным, вверх воздающий радость — молчавших, сводов от конца — началами вещали долгие пороги — невознагражденных, нетленных путей.
Исхоженной тропой.
Непокрытой радостью узнанных высот — горних покровов облещенных полей, касавшихся щедротами дней глубины — рассекались чащи гордостью посеянных, платиной исшитых — высохших дерев.
Птицей непокорной пламя раздувая — крылся белым снегом обещанный восход. Без устали — в поклонах — озвучивая гимны беззвездных покровов исчерпанных ночей — межевались в лицах — далекие частоты — несказанных мгновений радости своей.
Пламенем бегущим, журча — бежало время, не переставая полотно делить — обреченных памятью, поделенных с востока — зарей укрытых поздних, несказанных дней.
Пересекая пламя, серпом молочно-рыжим — небосвод — усмешкой новых битв — встречал положенные саги; то было невечерним — блеском тысячи холодных, преданных забвению — сторожевых огней.
Непомнящий востока, беспечно ошибаясь, сводя края земные, на лествицу ступал; ступал, не обращаясь — к узорам непрочтенным — без устали — живому сердцу приказуя — песнью молчать.
Радостью высокой.
Радостью высокой, распознанной высоким — светом золотым — полотна слез беззвучных, рассекали неба — расхожий перламутровый, неокаймленный горечью — покров.
Полотна снов расхожих, неузнанных столетий — жемчуга тончайшие нити расходились, миражей спуская — необращенный пламенем покров — обращаясь росчерком дней неоглашенных, поднимали лик — без следа от теней несущих — слепых, непокоренных разумом огней.
Чтущему лишь первые истоки непоклонных — вод необращаемых истоков, меж огней чистого серебра — не увидеть месяца медового сечение, к солнечному диску — острие стремящего.
То — первой радости отвеченное пламя — за которым сумрачным, узором нисходящим — восходил вершинами багряными восток.
Так, часом наступающим — время обращая — сердцу несущей радости — свергались небеса.
Колесом двенадцати — спиц обоюдоострых — вращалось покрова земного — звучащее кольцо. Первому герою — неотвеченным — злым мотивом — скреплялось полотно.
Молчанием высоким.
Молчанием высоким, трелью непреложной — расходилось счастье в тысячу вершков горней высоты.
Так, листьями иссохшими, золой, ветром шуршащей — время расставляло сети серебра — гранатовым плодам лозы необращенной.
Летящей жесткокрылой — небо угасало, зарницей невечерней обрамляя — тучные горизонта реки — иссинего покрова.
Неплодоносящей разливались реки; впередиидущий, соскользил звездой молчаливой — свет безоблачной луны, молочными холмами возводя восход.
Молчаливым трепетом, шороха молчание — в сети выпрядая — к истине самой — время замирало горными верхами, снежными вершинами — пики заостряя, прямо в небеса.
Незнающие памяти, тени непреложные — завершали повести, молчащие шага; за высоким днем, перемежеваясь, утра венец неровный — вступал на покрова беззвездного, расписанного буквицами — полотна.
Ласточкой безвестной.
Треском расходимым — небо орошалось, градами — чудес непознанных — щедрот.
Ласточкой небесной, безвестной повестью — расширялись землями облеченными — снов реальных поступи — в сердце живом, исполненном радости созвучия.
Радостью созвучия — исступлялись гордости острые края, крыльями широкими заходилась воля, непрочитанной рекой — потока непоклонного.
Полем межеванной, скошенной покрова — радостью, ведущей к первым из чудес — разума чертоги, отворяли двери — горним, неиспытанным ветрам.
Вечности пороги обитаемые — кружась лихим покровом, опаляли времени углы страниц — сводов летописных, благовествующих.
Не зная иных правил, фонарем дрожащего, света колыбелей — предначертанных дней — герой непредназначенных, путей жемчужных нитей — сетей молчаливых, дрожащих искрою своей — руки воздевая, к небу, совершившему — радость, непоклонную — чистотой своей — шептал путей непройденных, забытые законы.
Рассказом непредельным.
Спешившись с небес, омутом, разлитым — горячими слезами — закрытым альманахом тысячи очей — расстилались рек, дороги неискомые; пламенем прощенным, трепетали розовым — небес покрова.
Изрезанным от звездной, пыли искр острых, полотном земного, долгого пути — очищая полные злата рудники — ветра сети звонкие, внутрь живого сердца — пеплом золотой, поры неразглашенной — пропускали крытые серебром огни.
Рассказом непредельным, пламя заходилось — памятью искрометной, испытанных лучей — солнечного диска, развенчанного — дома белокаменного — артефакта света, не оставляющего — на пороге дальнем — опознанных теней.
Памятью непознанной, не знающей высоты — рассекалось пламя — предвестника беззвездчатых, стелящихся ночей.
Прелести ушедшей.
Пламя веков оставленных — молочною рекою — ограждали пламени широкие мосты; то прелести ушедшей воззывали тени.
Гневом зарожденные, плоды иссине-черные — скрепив звездой упавшей, небесные края — берегли единственный — огонь неприкасаемый, которого ручьями заходилась песнь; беззвучной, темной ночью — ликам любопытным — она всегда искрилась — на света полотне — сетей жемчужный. Ее покров высокий, услышать мог — лишь только — единственный прозрачный, живого сердца человек.
Звездою оставляя — мир узнанных собою — переплетались тени, сходившие с окраин земного лабиринта — в песков иссине-черных, неплодородную.
Памятью просивших, дней неочелованных — морозную тропу — обжигали ветры, пламени неусыпного — искры доносящие, от самих небес.
Так, сталью обогнувши, корабль невысоких, неназванных огней — стремился ко границе, стяжающего света — ввергая непрощенных, исчерпанных ночей — потоки золотые — в основы старших дней, надеждою зовущих.
Необращенной повестью.
Необращенной повестью, тропой неисхожденной — времени пороги, звали очаги — пламени погасших, неузнанных, высоких — желтых мостовых.
Истерзанным, глубоким, непреходящим эхом — присказки, исполненной в тщедушьи дней — гранатовые лозы утешали время — замыслом высоким, бликом горизонта — серебряных огней.
Уклончивою песнью — радостью стяжавших, сталью одетых лиц — обращенной ночью, пламенем восставши — к истерзанному миру золотых страниц — стремящаяся птица, оси неперелетной, к узорам воли — пламенем впередиидущих — падала холодной, жестокой тенью — ниц.
Радости ликование, горечью связавшее — лица непоклонных, покинутых людей — обращалось нитью жемчужных зерен, захватывая пламени — тысячи серебряных, низложенных всполохов; так, скрепляя времени — обрушенный полет — замыкались сети — исступленных зарею, поверженных ручьев.
Золото поверженных речей.
Непредвестной радостью, пламени ушедших, истерзанных огней — трепетом пропащих, яростью поверженных — золотой поры, неузнанных речей — солнца венец серебряный — утешал историй, несказанные своды.
Расшитым кружевом — жемчуга остывших, в недрах черных вод — затаенных зерен, золой упрятанных — полотен — внутрь оснований мира острия — пирующим известий — слова восхваленного, опускались скалы, ровня покрова земли неиссякаемой.
Так, воспевали долины — непризнанного утешения — страх, сердце оцепивший, к первому порогу — склоняющий поклоны сокровенных дней.
Неузнанным востоком, розовым восходом — небесных равнин, уподобляя свет — блику неистощимых, невенчанных грез — беззвездная стремилась восклицать — об истине, прощенных радостью горнею; но земной покров, в тот час уподобляясь — песков иссине-черных, неплодоносящей — полотнами из ночи несказанных огней — обращался в золото, что неиссякаемой бедой накрывало город — желтых мостовых, поверженных речей.
Целиной разлитой.
Целиной разлитой, обращенным всполохом — пламени отчаянных, венчанных огней — покрова обмолвленных, горних высот созвучия — отражали неба неустанный стан.
Колодцем незапамятным, времен давно обрушенных — времени стяжала — крутая колея беззвездчатых полотен — тугие очаги.
В чем, пламени обрушенный, завет давно непознанный — раскрывал единую песнь голосов?
В чем — радость непреложная, часом несокрытая, серпами медовыми — обличенной спутницы — превзойденных дней?
Не зная иносказанной, истории повенчанной — грады исходящие серебряных сетей — открытыми истоками, время обличенное, стремилось — к предсвязующей истине полей.
Целиной разлитой, неба окормленные — птицы неперелетные, горизонтом пламенным пересекали — грани умолчанных ночей.
Обрушенной беззвездною.
Обрушенной беззвездною, скрытою за правдою — искрами далеких, безвидных маяков — устремлялось образом — истины несказанной — сердца вопрошание — сквозь золото жемчуга сетей.
Не зная иной повести, рассказанной бедою — неперелетной, птицей дней неуслышанных — расчерченной началами, прозрачною рекою — облачались памяти далекие края.
Межеванным — гордостью — земным путем, неузнанным — разрешенной буквицей первого из слогов — покровом земли оставленной, далекою рекою — ввысь стремились ветви гранатовой лозы.
Открытым, полным памяти, омутом зарницы — раскрывалось первое доверие, к разрушенным — звездою обреченным — желтым мостовым.
Неистовой мечтою, озвученной — волнующим зарево небес — огнем неусыпаемым — стелилось шлейфа дальнего, пик горных, полотно.
Но верою исступленной — беззвучием хранившей — истины совершенный, неосвещенный лик — сердце возрожденное, в пламени звучащее — рассказанной порою — клало мостовых желтые пороги; дабы путем испытанным, героем непрославленным — солнца венец серебряный — низложить до тихого, пурпурного горизонта.
Так, волею обрушенной — беззвездною покровом — память незабвенная, непокорным всполохом — разбивалось тысячью обрушенных огней.
Памятью распетой.
Памятью распетой, горою преклоненной — возвещали дюны испытанных песков — о радости, оказанной — волю воспринявшим — сердцем, опустошенным горечью черных жемчугов; то замирало небо тысячью созвездий — гласящих тишиною опознанных речей — присказку высокой, повестью нареченной — истории, нареченной — восхождением обращенных дней.
Озер неиссушимых, вылетала птица — ветров неперелетных, предосудимых горестью — начертанных концов; стальными берегами, обращаясь песнью, реки молочных вод — течение несли.
То — был неопаленный, радостью воздетой — повенчанный огонь.
Рассказами предвестника — искрящейся зарею в страницы обернувши — историю беззвездной, невоплотимых зол — пора золотая, свои сплетала сроки — сетями жемчугов гранатовых полей.
Невысказанных верой, таин непрощенных — своды незавершенных, отвергнутых огнями — возвратных повестей — не возвещая к небу — рассказов непокорных — жемчуга тончайших серебряных сетей — обрушили на сердце живое — радости пороги; их приняв однажды, возвратных нет щедрот.
Однако, восклицая, к небу обернувши — не перемежевалась, земля полотен крайних, узорчатых узлов — не предрекала повести — безвечное скончание; но, не покрыв золою, неслышно отрекаясь — от имени героя желтых мостовых — венец жестоких буквиц, бросала — к горизонту невышатых ночей.
Страницами иссушенных, буквиц непрочтенных — волнами над глубокими, забытыми — полотен черными узлами — развернулось пламени, зовущее окно.
Но первой, первой искры — безвидным преткновением — разбитые восходы — вверяли небесных покровов недремлющие ниши; так, утром восполнения, сердце возрожденное разливалось вновь — реками вечерними, молочных берегов.
Верой окаймленные.
Верой окаймленные — беззвучной радостью — расходились в небе пурпурных покровов — звездами бескрайних, границ неисхожденных — обреченные полета в пустоту, десницы простирали — на всполохом расчертанные дни.
Не зная буквиц сети, сложенные по злату, раскинутому небом — по горним островам — два первых, неизвенчанных — гранатовых плода лозы невозвещенной — отрывали тысячи несчитанных страниц далекой повести.
Повести, градами поверженных высот — гласящей благосотканной — ткани живых чудес.
Реками, расхожденными — неподнятой тропою — обещанные зори — нисходили к сердцу, пламенем — проложенным — по лествицы тропе.
Искушенные надеждою.
Прочтенною золою, пеплом песков иссиних — завязывались крепкой, безудержной рекой — звенящие стальные, берегов пологих — склоны, несложенные историей своей, надеждой искушенные.
Верой непрощенным, огням жемчужных нитей — неперелетной птицей, стремились острова — облещенных востоком, земель необвенчальных; за ними тишиною, во мраке погребенных, низложенных речей — растланных порогов — звенели острия.
Впередилежащей, рассказанной в обратном — путей беззвездных, канувших — в песках неплодоносящей — стремилось множество.
Концами безначальными.
Неискренних, податливых окончанию — времен, непройденных путями — света воздохновения — заходилось пламя.
Незнакомой удалью, неистово смотрящей — в небо, опаленное безудержным огнем — горних пиков вершины, радостью свободные — упрекали время трепетом имен.
Дорогой непокорною, смелости десницей — обращались названных историй — их концы; стяжанием начала — очагов бескрайнего пурпурного покрова — русла рек — несхожих в желтой мостовой — узорами стяжали — сердца, неподвластные нитям жемчужным — буквицы серебряных огней.
Рассказами предвечными – времени расступались – склоны берегов непокоренных рек; в деснице – возводящую звездой от горизонта – гранатовую ветвь – благочествовали предвестницей – невенчанных наград.
