Незрячих, исподволь уставших, молитвы – бронзой не отлиты.
Бронза – сплав олова и меди. За медный звон – продают. Оловом – он крепчает, в тот час, когда становится орудием в чьих-то руках.
Орудием – заменяется созидание на возделывание.
Молитвы – бронзой не отлиты.
Молитвенный шепот – единственный глас, которым звучать ей будет непреложно.
А бронзой – лязг и трепет перед тяжестью неведомого воздаяния: за что, и как. и кто не взыщет волю, посягать на силу – эту грубую, глухую силу?
Не вложить горнюю песнь – в руки мастеров.
Но пишется, но пишется – но не рассказом, а молением – общение с тем горним миром.
А пишется – не потому, что сложится, что будет сердце обращаться в тот же час, – а потому лишь, что невозможно неуслышанными быть молениям.
А как же, как же тетива, что гордо вздернута, упрямо посягает не на жизнь, но лишь на ветра скорбный визг, когда сорвет ее рука шальная с натуженной оси?
А тетива – всегда молчащая; ведь не подскажет, не подскажет – только рук решимость.
А лишь готовностью – безвидного невспыхнувшего, – не тлеет та свеча, но лишь мерцает.
А грохот по каменьям – скажет только: «вон» и «прочь».
Ведь не к кому прийти, градом упавшему.
Нежели – он памятью лишь не остынет?
Но то – не сердца память, а моление непреходящее; ему-то, реки покорны.
Но нет беды незрячим – есть сутулость лиц усталых, изнеможденных; безусловное – не блещет, не искать порогов опоздалых только в тишине – но лишь в покое им отыщется исход, взамен смоковниц неплодоносящих.
-